Нет. И стихи сегодня не ложились на бумагу. Михаил Алексеевич отложил ручку, сухо щелкнул кнопкой настольной лампы. Уже в темноте откинулся на спинку кресла. Несколько минут сидел неподвижно, стараясь освободиться от гнетущих мыслей. Но раздумья отогнать можно, а как быть со всем остальным? И тут, словно в насмешку, боль в спине напомнила полковнику Фролову о недавней операции на позвоночник.
Включил и снова выключил лампу. Невесело подумал: "Вот так и в жизни: то свет. То мрак. Только неизвестно, когда судьба включит, а когда выключит лампу..." Боль в спине прошла, Михаил Алексеевич осторожно поднялся с кресла, вышел на середину комнаты. Все также с опаской согнулся, разомнулся… Прошло не менее получаса, прежде чем после комплекса физических упражнений Фролов вернулся к столу. Промокнул платком бисеринки пота на лбу. Взял ручку, но нужные слова так и не приходили. Снова упругой, жгучей волной наплывали воспоминания.
Не забыть Михаилу Алексеевичу сочувствующих, непреклонных лиц медиков. На все его увещевания они отвечали покачиванием головы. Когда требования, уговоры становились особенно настойчивыми, в который раз уже начинали объяснять летчику-испытателю причины своего решения: "Михаил Алексеевич, вы же не мальчишка, и не хуже нас знаете, что после операции на позвоночник в воздух нельзя. Потом, может быть… Но… И все-таки шанс есть…."
За плечами у полковника Фролова более сорока испытанных типов и модификаций авиационной техники. Михаил Алексеевич ощущал в себе силы совершить нечто большее, чем до сих пор. А тут операция, отлучившая его от любимого дела, и туманные обещания медиков на будущее. Но в сорок два года призрачные перспективы - утешение слабое. Так что как ни крути, а ситуация исключительная.
Пожалуй, сходных с ней в его жизни было всего четыре. И, хотя Михаил Алексеевич в испытательной работе стремился не допускать аварийных ситуаций, однако предусмотреть деталей поведения опытной техники в воздухе невозможно. Помните песню Высоцкого "Самолет - необъезженный дьявол во плоти".
То задание молодому летчику-испытателю Фролову представлялось совсем несложным. И не только ему, другим тоже. Проводились испытания взлетно-посадочной полосы с металлическим покрытием. В просторечье эти ажурные стальные полосы, скрепленные друг с другом, летчики называют "железкой". Вот и предстояло Михаилу Алексеевичу на серийном штурмовике пробежаться по ней в максимальном режиме, пока переднее колесо не начнет отрываться от полосы. Потом следовало гасить скорость и возвращаться. И так до тех пор, пока инженеры не сочтут эксперимент законченным. На "железке" машину трясло как безрессорный грузовик на ухабистой дороге. Вот уже скорость разбега сто восемьдесят километров… Ничего. Штурмовик - не начальственная "Волга", можно потерпеть. Сто девяносто… Еще секунда и можно тормозить. Двести! Но дальнейшие события заставили Михаила Алексеевича не тормозить, а включить форсаж.
"Железка", не выдержав нагрузки, начала горбиться, собираясь в гармошку. У Фролова на принятие решения не оставалось даже секунд, только мгновения. Из готовых сомкнуться стальных челюстей машину вырвал включенный форсаж. Вот так, единственный раз, без разрешения руководителя полетов Михаил Алексеевич покинул аэродром. За "самоуправство" горячо благодарили… Слова благодарности скажут и еще об одном эпизоде летной биографии Михаила Алексеевича Фролова. О том самом, когда он и Виктор Алексеевич Подсуха подходили к аэродрому на аварийном остатке топлива. Торопливо мигала на табло красная лампочка, извещая о последних каплях горючего. Впрочем, ее тревожное сверкание сейчас мало беспокоило Фролова. Су-24 уже выпустил шасси, готовясь через минуту-другую устало и умиротворено опустится на бетонную полосу. И сами летчики предчувствовали отдых - заслуженную награду за трудный полет. Непрерывно поддерживалась связь с землей. Оттуда предупредили о ремонте части взлетно-посадочной полосы и дали совет проявлять большую осторожность.
"Т-а-к, пон-я-я-тненько", - протянул Михаил Алексеевич, стараясь в сумрачном непогодье разглядеть краешек ВПП. И когда летчику показалось, что он ее нашел, на фюзеляж обрушилась дробь тяжелых капель проливного дождя. По стеклам кабины потекли рябые, размываемые встречным напором воздуха, струи воды. Видимость резко упала до двухсот метров. В подобной ситуации следует немедленно прекратить предполетные маневры и заходить на второй круг. У Фролова право на повторный круг отняли пустые баки. И он. Сжимая зубы, призвав на помощь все свое мастерство, выжал из машины максимум того, на что она была способна. Но любой самолет способен и расширить свой технический горизонт настолько, насколько профессионален летчик. Вот почему симбиоз машину и пилота способен торить чудеса.
К числу таких невероятных и все-таки очевидных случаев специалисты относят и спасение Михаилом Алексеевичем Фроловым и полковником Сергеем Ивановичем Храпцовым опытного варианта МИГ-29. О своей судьбе летчики предпочитают не говорить, связывая ее всецело с судьбой машины. Живы оба - значит все в порядке. А если не сумел пилот сохранить самолет, то на долгое время обречен он ощущать пустоту потери чего-то близкого и дорогого.
Подобные рассуждения вовсе не сентиментальный вздор. За ними непреложная истина: борешься за машину - борешься за свою жизнь. Вот и тогда на малой высоте МИГ в перевернутом полете вышел на отрицательную перегрузку. Только хладнокровие и профессионализм летчиков не позволили экстремальной ситуации перерасти в катастрофу. Из плена воспоминаний Михаила Алексеевича освободил раскатный гул взлетающего самолета. В ночной тишине звук, разносящийся далеко окрест, способен создавать иллюзию близости источника шума. Потому и показалось вздрогнувшему Фролову, что взлетает самолет не на аэродроме, а в сотне-другой метрах от стены дома.
Взволнованный Михаил Алексеевич энергично заходил по комнате. Остановился. Ему очень хотелось сейчас кому-нибудь рассказ о том, что те ситуации в воздухе были ничуть не легче нынешней. А он с ними справлялся! Справиться и сейчас. Он будет летать. Будет.
Но пустая комната хранила молчание. Взгляд Фролова упал на сиротливо лежащий на столе лист бумаги.
…Мы для России, если надо,
Читайте на запекшихся губах…
Полковник Александр Слабука.
